Александр Свирский: С крохами я и общаюсь по-мультяшному

Хотелось тонких и красивых операций

— Александр Анатольевич, вам с коллегами довелось внедрять в Детском хирургическом центре лапароскопический метод. Как осваивали его, где учились?

— В начале 90-х годов прошлого века заведующий отделением Василий Аверин и Викентий Дроздовский, заведующий отделением детской хирургии, ставили метод на поток. У нас был старенький «Красногвардеец» — аппарат, слабо адаптированный для тонких, красивых операций; использовали его только при диагностике. Не удовлетворяло ни качество, ни количество таких вмешательств. Затем по­явился педиатрический комплекс Karl Storz. Я перевел с английского инструкцию по эксплуатации, мы ее хорошенько изучили и стали применять это оборудование в диагностических целях, в т. ч. при травмах селезенки.

Нас поддержали профессор Леонид Котович и руководитель центра Олег Мишарев.

Лапароскопию использовали для диагностики аппендицита, первичного перитонита, острых заболеваний у девочек. К 1996 году накопили опыт — порядка 850 случаев.

Побывали в Кракове и Москве, послушали доклад российских коллег, которые широко использовали лапароскопию при операциях. И решили: пора начинать то, что делается в мире. Получили немецкую стойку MGB, работать на ней еще надо было научиться. А время перестроечное, средств никаких. Зарплаты маленькие, месяц проживания в гостинице и занятия стоили немало. Спонсором выступил белорусский бизнесмен, ребенок которого ранее лечился у нас в ДХЦ. Его фирма поспособствовала тому, чтобы мы поехали на курсы в Москву.

Так начмед (ныне заместитель главврача по детской хирургии ДХЦ) Александр Махлин, врач Анатолий Дардынский и я оказались на первых курсах по детской эндоскопической хирургии на постсоветском пространстве. Они проходили на базе больницы № 2 им. И. В. Русакова (теперь — Детская городская клиническая больница им. Святого равноапостольного князя Владимира), имеющей связи с ДГКБ № 13 им. Н. Ф. Филатова в Тушино, с НИИ детской хирургии и травматологии, где работает профессор Л. Рошаль. С нами учились почти 30 хирургов из России, Казахстана, стран Прибалтики.

На базе клиники им. И. В. Русакова находилась кафедра детской хирургии Центрального института усовершенствования врачей, прежде ею руководил Станислав Долецкий, у которого все стремились поучиться. Известный доктор написал немало научных трудов и несколько научно-популярных книг, одна из которых стала бест­селлером («Мысли в пути»). Ученый рано ушел из жизни, кафедрой заведовал другой человек, но ощущение, что ты в стенах, где творил Долецкий, вызывало трепетное отношение к стажировке.

Перед нами выступали ведущие специалисты, имевшие опыт работы с различной детской патологией. Единственное в то время отделение эндоскопической хирургии существовало в Актюбинске. Его заведующий (ныне профессор) Владимир Котлобовский приехал в Москву и делился с нами своими мыслями, наработками, клиническим материалом. При тяжелых, запущенных перитонитах он уже тогда использовал лапароскопию и был ею доволен. 

Две недели мы, глядя на экран, выполняли упражнения. За стойками проводили по 5–6 часов, учились работать с инструментами, завязывать узелки; затем нам доверили прооперировать животных.

С учебной аудиторией был налажен телемост, мы могли задавать вопросы, спрашивать профессуру и опытных врачей обо всем, что нас интересовало.

Александр Свирский во время лапароскопической операции в Детском хирургическом центре.

Узелки… под реплики консерваторов

Возвратившись в Минск, еще некоторое время готовились, а в 1996 году выполнили первую лапароскопическую аппендэктомию в ДХЦ. Делал ее профессор Алексей Никифоров, а мы у него были главными помощниками. После этого он дал нам добро на интенсивное освоение метода.

Каждая такая операция требует четко отлаженной работы хирургов и анестезиологов, сплачивает команду. Боясь осложнений, мы действовали осторожно. Сегодняшние молодые хирурги смелее нас. Они запросто берутся за лапароскопическую аппендэктомию. У нее есть ряд преимуществ. Во-первых, отличный обзор зоны вмешательства; во-вторых, послеоперационные ранки не болят, хороший косметический эффект, ранняя физическая активность пациента.

Мы уверенно овладели техникой и стали применять ее при перитонитах. Метод позволял надежно санировать брюшную полость, все в ней промыть. Дети скорее выздоравливали, у них быстрее восстанавливалась перистальтика.

Сделав всего 30 таких операций, решили рассказать о них на заседании городского общества хирургов в Минске. Но «старая гвардия» отнеслась к новой методике не­одобрительно. Пожилой военный врач даже сказал: «Будь вы нашим офицером, мы уволили бы вас из армии!».

Аналогичную реакцию встретили, когда продемонстрировали результат консервативно пролеченных 32 больных, поступивших к нам с разрывом селезенки. Эту органосохраняющую методику разрабатывали в ДХЦ. Василий Аверин защитил кандидатскую диссертацию по аутотрансплантации (пересадке ткани) поврежденной селезенки. Его работу по консервативному лечению продолжил я.

Профессор Владимир Катько стал моим руководителем. Без отрыва от практики научный труд ведется долго и кропотливо. Но я не сдавался. У меня наблюдались 103 пациента (96% из них лечили консервативно). Выработалась четкая методика, как лучше помочь ребенку. Главное — сохранить орган иммунной системы, выполняющий важные функции.

На сегодня мы спасли селезенку более 200 юным больным.

Я защитил диссертацию «Диагностика и лечение закрытых повреждений селезенки у детей».

Природа ошиблась. Успей исправить за первый год

— Дети чаще травмируются в ДТП или в быту?

— Проблемы мальчиков от 7 до 15 лет — выбиться в лидеры, порисоваться перед сверстниками, понравившейся девочкой. Идет становление юношеского характера, и так хочется испытать себя на храбрость: залезть на гараж, спрыгнуть с высокого турника, перескочить через забор. Не всегда это заканчивается благополучно. Порой попадают на операционный стол.

Областные больницы в Гомеле, Бресте, Могилеве переняли наш метод консервативного лечения; мы начали осваивать другие операции с мини-инвазивными методиками, в т. ч. торакоскопические. Выполняем в месяц около 40 мини-инвазивных вмешательств при различной патологии у детей. Накопили опыт, но, даже если ты сделал более 500 операций, расслабляться не надо.

В 1998 году получили другую стойку фирмы Karl Storz. Оборудование высокого класса потом еще несколько раз обновляли. Василий Аверин, главный внештатный детский хирург Минздрава, Александр Махлин, наш начмед, старались, чтобы в ДХЦ была современная аппаратура. Мы ездили учиться в Германию, США.

Самое тяжелое в нашей профессии — лечение новорожденных. По сути детская хирургия — это помощь малышам первого года жизни; самая сложная часть — реконструктивно-пластическая. В таких экстремальных условиях, когда оперируешь ребенка, у которого органы размером с орех, проявляются лучшие профессиональные качества хирургов, анестезиологов, реаниматологов, медсестер — всех тех, кто прикасается к малышу. Результат достигается слаженным взаимодействием команды единомышленников, любящих свое дело. Видеть, как выздоравливает кроха, волнительно, это самые дорогие моменты для хирурга.

Три недели общались по телефону

— Так сложилось, что и ваша супруга Оксана Яковлевна работает с детками. Она опытный врач, возглавляет отделение в РНПЦ «Мать и дитя». Вы ездили туда для консультации?

— Это самое большое в республике реанимационное отделение для новорожденных — на 30 коек. Недоношенность малышей сопряжена с осложнениями или врожденными пороками развития. Безусловно, мы сотрудничаем. Бываем и в столичном роддоме № 2, где тоже есть отделение выхаживания новорожденных (на 13 коек).

Одна из сложнейших проблем у детей — некротический энтероколит.

Оксана в 1987 году прошла интернатуру, почти 5 лет была врачом отделения интенсивной терапии и реанимации новорожденных, а затем стала заведующей. Без отрыва от практики защитила кандидатскую. Общественная нагрузка большая: она главный внештатный детский анестезиолог-реаниматолог Минздрава.

— Как шутят медики: не семья, а консилиум…

— Дома мы стараемся не говорить о работе: она у нас экстремальная. Видимся не так часто, как хотелось бы. В начале семейной жизни была забота о куске хлеба, поэтому брали подработки — дежурства.

Однажды летом 3 недели общались только по телефону. Счастье, что теща ушла на пенсию и целиком посвятила себя внукам — за детей мы оставались спокойны.

Семь нянек — дитё с батарейкой

— Коллеги говорят, что вам хорошо удается восстанавливать проходимость кишечника у новорожденных, оперировать диафрагмальные грыжи. Но сложной работы прибавляют и дети с проглоченной батарейкой.

— Это полное безобразие, когда ребенка садят на пол, дают без разбора ему игрушки, а сами занимаются своим делом. Детвора глотает батарейки, магниты. Извлекать их приходится эндоскопически; главное — быстро обнаружить, иначе электрические элементы могут прожечь пищевод, трахею, желудок, а взаимодействующие магниты — травмировать кишечник. Из-за беспечности взрослых дети выпивают едкие вещества и получают тяжелые ожоги пищевода. За секунды здоровый ребенок становится инвалидом. Надо учить молодых родителей, рассказывать им страшилки из жизни, чтобы с ребенка глаз не спускали.

— В центре часто приходится уговаривать малышей. Ходят слухи, что вы артист и можете сыграть любой эпизод из детского мультика…

— Голосом актера Евгения Леонова, конечно, не получается. Но беру плюшевого кота из рук мальчика и спрашиваю: «Мужичок, вы пошто животинку мучаете? Наверно, твой кот и собачка Жужа пойдут до самого города Парижу, а мы с тобой — в комнату, где тебе животик погладят».

Общаясь с маленькими пациентами, выучиваешь стихи-потешки, машинально запоминаешь реплики из мультфильмов. Мне повезло: в выпускном классе побывал с товарищами на 40-летии «Союзмультфильма» в московском Доме кино и увидел выдающихся мультипликаторов СССР. В завершение программы нам показали «Ежика в тумане» Юрия Норштейна. С тех пор считаю, что советские мультики — самые добрые и веселые; они прекрасно воспитывают детвору.

Люби дело — не выгоришь

— Чем спасаетесь от эмоцио­нального выгорания? Или нет такого в вашей профессии?

— Все есть, но, если любишь работу, выгорание затрагивает нервную систему в меньшей степени. Меня с юных лет отец брал на охоту. Дед был лесничим, — в послевоенное голодное время охотничьи трофеи неплохо выручали. Все в семье деда отлично стреляли, но больше любили общаться с природой: слушать лес, наблюдать за животными. Бабушка и дед имели польские и белорусские корни, были очень добрыми людьми, воспитывали детей честными и порядочными.

Преподобный в его жизни

— Редкое совпадение: вы тоже Александр Свирский, как известный святой. Вам никогда не хотелось поехать на реку Свирь, соединяющую Ладожское и Онежское озера, чтобы познакомиться с подвигами однофамильца?

— Очень даже хотелось. Но для духовного опыта надо созреть.

Мама родилась в Вологде, недалеко от тех мест. Потом с бабушкой они переехали на Украину, в городок Дубно. Мама окончила медучилище и познакомилась с отцом, он служил там в армии.

Окончив Ленинградский государственный университет, эта женщина 30 лет занималась исследовательской работой, изучала биологию клеток и тканей человеческого организма. Трудилась в НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Пастера. Автор более 60 научных публикаций, кандидат биологических наук неожиданно для всех ушла в монастырь за полгода до защиты докторской. Долго изучала архивные документы; все пути вели в Военно-медицинскую академию, где Леонида и обнаружила мощи святого.

Вместе с паломниками я уехал на Соловки. На обратном пути нас свозили в монастырь, где хранятся мощи.

С нами в поездке был священник из православного прихода в Свире, что на Мядельщине. И он спросил: «Нельзя ли перенести частицу мощей в наш храм?». Игумен Свято-Троицкого монастыря объяснил, что вначале должна быть написана большая икона и в честь преподобного освящен предел в церкви. Для этого требуется прошение белорусской епархии. После разрешения патриарха Русской православной церкви передаются частицы мощей.

Год шла подготовительная работа, ею занимались священнослужители. Наконец, все условия соблюли. Безусловно, потребовалась спонсорская помощь, мы заказали две иконы с мощами Александра Свирского. Они приехали в Беларусь и сегодня радуют прихожан в поселке Свирь и в церкви деревни Тарасово под Минском. Когда я слышу акафист в честь преподобного Александра Свирского, то думаю, что перенос икон с частицами святых мощей на белорусскую землю был в моей жизни не случайно. Я понял и ощутил, что такое духовная радость, о которой прежде не имел представления...

Автор: Элла Олина

Фото: автора